10

«Уже не ночь…»

Тот день отличался не только нашествием, но и наплывом: у Капернаумского берега собралась целая флотилия. Большинство, как обычно, искало не Царства, а исцеления, и среди прочих прошли четверо бесноватых, очень трудных, так что к вечеру Учитель едва стоял на ногах.

Тем не менее, Он махнул рукой в сторону Декаполиса и попросил перебраться на другой берег. Дети — хлебом не корми — любят руководить старшими, и в бытовых мелочах Учитель с улыбкой позволял своим «младенцам» командовать собой. Но приказы о перемещениях и в мыслях не пререкались: все уже знали по опыту — случайностей здесь не бывает.

Рыбаки неодобрительно поглядывали на юго-восток, откуда тащились тучи и обещался ветер. Крепкая восьмивёсельная лодка Петра с небольшой высокой палубой на корме, дающей обзор рулевому, была дружно снята с отмели и ждала окончания недолгих сборов. Скатанный парус лёг на дно. Иуда, только не насильно, влил в Учителя чашу тёплого вина, после чего Тот был переправлен на корму, под голову нашлась свёрнутая сеть, укрыться — два больших плаща, и, как только Учитель был уложен, вёсла замелькали по воде. Двинувшиеся вслед лодки вскоре повернули к берегу.

…Ветер долго притворялся мирным — пока не сорвался с цепи, и к середине ночи рыбаки познакомились с родным Геннисаретом заново.

Из последних сил гребцы удерживали нос к волне. Подставить борт — опрокинет так, что вылетишь. Зеведеевы на передних вёслах надрывались, цепляясь за каждый вал, Пётр с Андреем, как могли, подворачивали корму, серединные подгребали то тем, то этим. Перехлёстов никто не замечал, хотя вода в лодке уже стала опасней, чем снаружи.

Беззащитный Рабби, найдя ногами упор, продолжал спать, как неживой. Пётр старался на Него не смотреть.

…С восьми лет, с первой ловли рыбак Иона учил своего старшего, как не попасть в такую сеть. Рождённый на берегу уже знал: унесённых внезапной бурей на открытую воду обычно не находят… Через горы рыбак Симон слышал любой погодный вздох! И теперь, не повернув вовремя назад, видел себя убийцей всех.

…Очередной гребень влетел через правый борт, и лодка впервые накренилась. Свободные бросились на левый для перевеса. Похоже, конец… Спящего Учителя смоет первым…

Сбросив плащи, которые тут же чуть не унесло, Разбуженный соскочил на дно, уже прикрытое водой, и стал пробираться меж гребцами к мачте. Встал к ней спиной, широко расставив ноги, и какое-то время так и стоял, глядя вперёд. Затем не без труда вернулся на корму, извлёк из-под палубы подмокшую одёжку и, завернувшись с головой, залёг на прежнее место.

Встречный ветер сменился на яростный попутный, после чего, как обычно, стал медленно стихать. Никто не вдохновился: вода перебесится к утру, семь раз залить успеет. Но… через полчаса, непонятно как продравшись сквозь дикую, беспорядочную, как кипяток, болтанку, подтопленный кораблик уверенно шёл вперёд, рассекая уже безопасные волны.

Переглядываться начали рыбаки, за ними и остальные.

Не сговариваясь, гребцы разом бросили вёсла. Тучи снесло, луна играла на зыбях, тишину нарушали только шлепки по бортам.

Учитель поднялся сам, сел на срез палубы, свесив ноги, и посмотрел на мокрую, ещё не отдышавшуюся команду. Вздохнул.

— Вы всё ещё чего-то боитесь?

Все глядели на Него стоя, никто не двигался.

Заметив продрогшего Нафанаила, которому за отсутствие навыков не доверили весла, прикрикнул:

— Быстро под плащи, пока тепло там! — и, слегка оттеснив Андрея, пересел на ближайшее гребное место.

— Пошли потихоньку?

У кого-то вырвалось:

— Отдыхай, Рабби.

Последовало басом грозное:

— За-мёрз!

Народ сразу повеселел. Зеведеев-старший глянул на луну и на чёрную стену гор по горизонту:

— Куда снесло — не поймёшь…

Учитель снова вздохнул:

— Прямо. Шестнадцать стадий. Гергеса.

И добавил загадочное:

— Ждут — не дождутся…

Иуда не сдержался:

— Опять толпа?

— Легион! — невесело усмехнулся Учитель. — Скоро услышите.

…Возвращённые к жизни не скучали. Два старых винных меха, переходя из рук в руки, наперегонки отчёрпывали воду.

Едва стало светать, как показался высокий, пустынный, нависающий берег с костром на краю. Пётр взял правее, где можно было пристать и выйти. Жуткий, ни на что не похожий вой откуда-то издалека заставил всех переглянуться. Только Учитель, не повернув головы, закрыл глаза.

Нос еле-еле зацепился за камни: дно и здесь круто уходило вниз. Иаков посмотрел в сторону костра, до которого была сотня шагов — не больше.

— Похоже, пастухи.

— Огонёк раздобудем! — отозвался Пётр.

…Выбравшись на берег, воскресшие из волн жаждали обсохнуть. Возле воды тёплый ветер только холодил и, резво собрав поблизости всё, что горит, команда развела костёр у подножия холма в ста шагах от берега. Между ними и обрывом толпа свиней – пища Декаполиса и римлян – мирно изучала робкую траву, после первых дождей пятнами украсившую пологое плато.

Растянув плащи на камни, в одних рубахах, победители бури вдохнули долгожданное тепло и, наконец, огляделись.

К северу, в стадии от них, в склон вросли десятка три домишек, за ним вдали первые лучи золотили Гергесу. Больше никого, ничего.

Оба пастуха, не победив любопытства, бросили костёр и сквозь стадо подошли к пришельцам с того света. Как не утонули ночью, те объяснить не смогли. Зато узнали, что жуткий вой, повторившийся ещё дважды, исходит от бывшего человека – жителя пещер, давно потерявшего речь. Откуда он – неизвестно, как жив – непонятно. Опасен в приступах ярости: бьется оземь и разбрасывает камни, каких не поднять и троим. Сам к людям не подходит. Овцы от него бегают, свиньи не боятся. Время от времени пастухи оставляют для него хлеб.

Подставив лица солнцу, все притихли. Вдруг Рабби, в странном напряжении никого не замечавший, быстро повернулся к стаду.

Из него, упираясь – будто кто тащил – выходил на четвереньках дико обросший чёрный зверь, с ног до головы в шрамах. В пяти шагах припал на колени и замер. Перекошенное лицо с открытым ртом смотрело на Учителя глазами ужаса. Пастухи взялись за посохи и отошли за костёр.

Подошедший издал лающий звук и заскулил. Учитель отвернулся. Затем раздался вой, лицо несчастного совсем перекосилось, рот открылся еще шире. Учитель глянул и отвернулся снова. Третий голос уже был рёв, на что Рабби яростно выбросил руку:

– Все – вон!!!

Бесноватого отбросило навзничь, визжа свиньей, он перевернулся через голову и, продолжая визжать, забил ногами, лёжа на левом боку спиной к костру.

С точно тем же визгом свиньи шарахнулись от него, паника мигом охватила стадо, и оно понеслось к обрыву, поднимая пыль. Пастухи попятились, выронили посохи и опрометью бросились вверх по склону, подворачивая к домам и озираясь на ходу.

Стадо взбесилось! У обрыва передние попытались остановиться, задние их снесли, местами возникали свалки, бегущие лезли на упавших, визг смешался с шумом воды от сыпавшихся тел.

Пётр почувствовал, что не в силах шевельнуться. Почему-то вспомнился недавний кипяток-болтанка, оказавшийся страшнее самых страшных волн. Глянул на других – те были ещё хуже. В глазах Иуды впервые заметил страх.

…Перед кромкой с десяток отставших успели повернуть и разбежались вдоль обрыва в разные стороны. Пыль улеглась, все стихло.

Обессиленный скелет лежал неподвижно, дрожал как от холода и время от времени стонал.

Учитель подошел к нему, взял за руку и как ребёнка одним движением поставил на ноги. «Пошли греться!». Надел на него свою рубаху и уже у костра завернулся в недосохший плащ.

Человек смотрел на костёр, оглядывал окружающих, замирая на Учителе, и снова глядел в огонь.

– Ддавно я здесь?

– Четвёртый год, Симон…

Дрожь вернулась.

– Тттт-ты – кто?!

– Рабби Иисус из Назарета, сын человека, как и ты! Не бойся!

В двадцати шагах уже застыла, не решаясь подойти, запыхавшаяся толпа, набежавшая вслед за пастухами.

– Я… с тобой пойду…

Учитель покачал головой.

– Вернись в Гадару. Твой отец ещё жив. Успеешь обрадовать, – и, улыбнувшись, добавил, – через полгода мы вас навестим!

Подвёл ещё не опомнившегося к толпе.

– Не бойтесь! Симон здоров и не опасен. У нас хлеб промок. Накормите его и дайте в дорогу дня на два. Шалом!

Вернувшись к дымившему костру, вздохнул и посмотрел на угли.

– …Время разбрасывать камни и время собирать камни… Нам надо спешить!

Нетвёрдые ноги учеников едва поспевали за Учителем. Уже у берега навстречу бодро вышла вереница мокрых свиней, забивших единственный пологий спуск к воде. С обрывчика в пять локтей прыгать на крупную гальку не хотелось. Кананит уже подыскал палку, Рабби его остановил:

– Всем – своё… – оглянулся на уверенно руливших к дымку хрюшек, – время мокнуть и время сохнуть!

Когда команда, просмеявшись, смогла подняться, на верху было уже полстада. Рабби первым спрыгнул вниз, кораблик вмиг заполнился, вода у кормы закипела, Пётр одной рукой сдвинул с камня нос гружёной лодки и перемахнул через борт.

…Кажется, здесь, когда отплыли, он впервые услышал от Иуды его любимое «Учитель может всё!».

Хорошо не махать вёслами! Известный всей округе греческий парус Петра солнечный ветер весело гнал к родному берегу. Андрей рулил, Рабби, сидя на дне, подпирал кормовой отсек, где жили сети, прочие, привалясь спинами к бортам, молчали, переполненные.

…Солнышко сползает, где мы, где мы?

Пётр, заметив, что Андрей встревожился, привстал и – сел. Толпу на капернаумском берегу было видно с трёх стадий. Как прожгло: в эту ночь близкие их похоронили!! Глядя на Петра, разом поднялись и остальные. До берега хотелось долететь! Пётр обернулся к Учителю. Тот напряжённо смотрел на верх мачты, закрывал глаза и отдохнувшим не выглядел никак… Ладно, их увидели, а от толпы Рабби нужно поберечь. Решено: уйти на вёслах за южный мыс в пяти стадиях, тихо высадить народ и отогнать домой пустую лодку.

Не тут-то было! Обогнув холм, добрых две сотни уже спускались группами на низкий берег.

…Вёсла сняты, воскресший кораблик наплывал бесшумно, как призрак. Среди учениц Пётр сразу углядел жену с двумя мальчишками, поседевший Зеведей, потерявший в эту ночь обоих сыновей, держался за двух мам… родня, друзья, любопытные… Как всегда, в сторонке замерла неприкасаемая Руфь. Долечившаяся до полной нищеты, отселённая за окраину, она частенько встречала Петра после ловли и без рыбёшки не уходила… Начальник синагоги подошел! Йаира на старость лет Бог впервые наградил девочкой. Девятилетняя Саломия – любимица посёлка – разговаривала с птицами, собирала яркие камешки и раздаривала всё, что приходило в руки. Пётр вспомнил: когда отплывали, кто-то сказал, что её залихорадило.

Все смотрели на Учителя, который перебрался на нос и не смотрел ни на кого. Как только дно чиркнуло, соскочил в воду и стремительно направился к Йаиру. Поймал старика, попытавшегося упасть Ему навстречу, развернул и потащил обратно.

Андрей с Филиппом остались в лодке, остальные помчались вдогонку, тесня толпу.

…На полпути – Петру сбоку показалось – кто-то мелькнул за спиной Учителя, задев плащ, и пропал. Рабби выпустил Йаира, остановился и весь обмяк. Толпа в страхе отпрянула шагов на десять. Учитель с трудом выпрямился, медленно повернулся назад и нашёл взглядом дрожавшую виновницу. Женщина с воплем бросилась Ему в ноги и подняла глаза, полные слёз. Рабби нагнулся, взял неприкасаемую за руку, поднял и ласково провел ладонью по щеке. Улыбнулся и, оставив вкопанную Руфь открывшей рты толпе, снова подхватил Йаира.

…Дом был уже вблизи, когда из него вышли двое и побрели навстречу. Старик повис на руке: ни о чём можно было не спрашивать. Подошли, глядя в землю:

– Отпусти Учителя…

Рабби старика как встряхнул:

– Верь и не бойся!!

…Крики плакальщиц были слышны с улицы.

– Кефа, Иуда, Зеведеевы – со мной, а вы смотрите, чтобы в дверь никто не сунулся!

Похоронные приготовления в спешке начались, и всё валилось из рук: у всех текли слёзы. Театр плакальщиц был похож на состязание.

– Слезами не захлебнетесь, лицедеи?! Вон!! Уснула – проснется!

Ошарашенные наемницы смолкли, переглянулись и странно захихикали.

– Вон, говорю!

По левой стене в горницу поднималась лесенка. Оставив внизу Иуду – «чтоб наверх – никто!» – Учитель с трудом повёл Йаира по ступенькам.

Пустая узкая горница в восемь шагов. Против лестницы – в левом дальнем углу – на постели лежала мёртвая девочка, перед ней сотрясалась в рыданиях старая Рахиль. У неё за спиной единственное окно за занавеской, освещённой солнцем, пускало в горницу немного света.

Зеведеевы встали на входе, Рабби у окна передал старика Петру и осторожно поднял изумленную мать. Передвинул её к мужу и присел на колени вдоль лежанки. Левой рукой взял левую руку девочки и затих, глядя в стену.

Ничего не происходило… Время от времени Учитель тяжело дышал, опустив голову, выпрямлялся и замирал снова.

…Солнце отвернулось, занавеска погасла, в горнице воцарился густой мрак.

…Похолодало.

…Сквозняк дёрнул угол ткани, мелькнул свет, и Петру показалось, что по мертвому телу пробежала дрожь. Рабби, подняв голову, шумно выдохнул и повернулся к девочке.

– Козочка! Вста-вай!

Девочка открыла глаза и Незнакомца почему-то не испугалась.

– Уже утро?

– Уже не ночь…

– А ты мне снился!

– Я был светлее?

– Даа… А как ты узнал?

– Я же снился!

–…А ещё приснишься?

– Нее, теперь твоя очередь!

Учитель протянул правую руку, предлагая Петру помочь подняться. Совсем недавно легко сдвинувший нос гружёной лодки, Пётр с великим трудом оторвал от пола тело, тяжёлое, как неживое.

Рабби устоял на ногах и сразу повернул к Рахили, которая, не придя в себя, уже хотела броситься к дочери. Прошептал: «Никому ни слова!» и поднял Саломию за руку.

– Пойдём, заждались нас!

Пройдя мимо глотавших воздух Зеведеевых, процессия во главе с девочкой пошла по лестнице. Сидевшие внизу подняли головы и повскакали. В память врезались горящие восторженным азартом глаза Иуды… неужели знал?

Рабби наклонился к хозяину:

– Фасоль доварилась, скажи: пусть сольют отвар и, как остынет, сразу дай ей пить. Пока не попьёт, пусть из дома не выходит.

А сам вышел. Поредевшая толпа замерла. Подозвал своих: «Загляните в дом», и один, волоча ноги, побрёл к берегу.

Толпа стала расходиться. Плакальщицы торжествовали.

…За северным мыском на их любимом лежбище, где ночевали тринадцать, собралось не меньше сотни. Солнце и луна встретились, темнело медленно. Капернаум уже всё знал – мимо пирующих плыли вереницы любопытных. Из дома Йаира вино текло. Прикасаемая Руфь излагала ученицам историю болезни, рыбаков то те, то эти без конца пытали насчет бури, Фома и Нафанаил с двух сторон рассказывали про Симона, свиней и легион бесов. Пётр во всех подробностях описывал Иуде горницу. Тот слушал, поглядывал на неподвижного Учителя и мрачнел. Седой Зеведей сидел поблизости с Йаиром и время от времени отлучался. Старики молчали и не сводили с Учителя глаз.

А девочка ходила вдоль воды, приглядывала невидимые камешки и объясняла чайкам, что пора спать. Саму её дважды пытались увести, она отказывалась.

…К полуночи две трети разошлось, жужжание стихло. А Учитель уснул. Как сидел – опустился на спину и вытянулся. Новая рубаха белела рядом. Иуда снял плащ и накрыл ноги.

Девочка походила-походила кругами и присела на коленки на краю плаща.

– Теперь я тебе снюсь…

Спящий нахмурился и сердито пробурчал:

– Не подглядывай!

…Одним прыжком солнце перемахнуло озёрный туман, и Пётр открыл глаза. Туман волнами наползал на берег, силуэт сидящего у воды на камне то таял, то твердел. Десять ожили сами, Иуду пришлось будить: угрелся под двумя плащами. Какое-то время посидели, переглядываясь, встали и тихо подошли к Учителю. Рабби повернулся и с неподдельным интересом стал изучать своих «птенцов». Молчание прервал Зеведеев-старший:

– Раббии! После того, как мы отсюда отплыли… что – вчера – было…

Рука широко прошлась по воздуху:

– Всё – сон! А наяву… твой абба принес два меха с вином… четыре раза, начальник синагоги впервые в жизни напился на старости лет, а мне до утра не давал спать очень любопытный ангел…

Оглянулся, проверил, где солнце.

– Самое время его навестить! – и, глядя на учеников, не выдержал – расхохотался.

– Просыпайтесь, сони!… Йаир ждёт. И наша женская часть уже там.

«Сон»!… Между двумя заходами солнца: буря, Симон, Руфь и Саломия… Растворением в вине Учитель спас их от сумасшествия тогда. А теперь Пётр со всей отчётливостью видел: после «сна» на год с лишним они все как один забыли, что такое страх…