11

«Ещё увидимся…»

Отправляя на проповедь своих уже слегка оперившихся «младенцев», Учитель соединил их в самые, казалось бы, неподходящие пары, разведя и родство и симпатии, и, вдобавок, не связал никакими сроками. К тому времени эти «дети» настолько привыкли к возможности невозможного, что никто даже не ахнул, когда все пары вернулись в Капернаум с разных сторон в один вечер и почти одновременно, а Рабби словно поджидал их прямо на Дамасской дороге. За ними сорвались с мест толпы недослушавших, не поспевших к исцелению, и просто привлечённых слухами, так что утро обещало проповедникам обильное продолжение. Тем большее, что возник жгучий интерес — увидать Учителя, именем которого гласно действовали успешные ученики.

Со Встречающим были Магдалина, Вифанские сёстры и решительная Иоанна, услыхавшая Учителя впервые на окраине Сепфориса и отославшая служанку в богатый дом мужа для заочного прощания.

Возбуждённые триумфаторы наперебой стали выяснять — кто быстрей изгонял, кто больше исцелил. Не давая диспуту разгореться, Учитель отправил всех на отдых и, пока не разошлись, сказал:

— С утра пораньше — все вместе на другой берег. В одной лодке. К вечеру вернёмся — ничего с собой не брать!

Как и предсказывал закат, утро вышло дивное. Туман над водой встречное солнце быстро разогнало, и вдалеке слева открылся весь северный берег, даже Вифсаида над самым дальним заливом слегка проглядывала.

Правда, отплыть тайно беглецам не удалось. Пришедшие вслед парным проповедникам переполненную лодку разглядели, и, судя по движению на берегу, сделали правильные выводы.

…При полном безветрии ленивые шлепки вёсел будто оттеняли колкий разговор. Поостывшие устрашители бесов отчитывались уже спокойнее, но подвигов никто не скрывал, и ревнивые переспрашивания возникали со всех сторон. Женщины слушали с особым вниманием, примеряя их действия на себя. Учитель не вмешивался, лишь выяснял у каждого, о чём и как он говорил… Ни один ничего не вспомнил. Пётр выудил из памяти только удивление: его напарник — тихий молчаливый Филипп — говорил так, как говорил разве что сам Учитель.

…Обогнув высокий пустынный мыс стадиях в пятнадцати от Вифсаиды, приготовившиеся к отдыху увидели над берегом — шагах в пятидесяти от воды — немыслимую толпу. Поблизости — никакого жилья. Человек шестьсот пришли сюда явно ради них. Учитель, сидевший, как обычно, сзади на маленькой рулевой палубе, подозвал женщин, чтобы слегка подтопить корму и поосновательнее въехать носом на песок. Гребцы всё поняли без слов и, прикинув глубину, поднажали навстречу ждущим. Те оценили — можно дальше не бежать, и остались, где стояли — наверху, на обширной, слегка покатой и ещё зелёной луговине.

Несмотря на множество знакомых лиц, ученики сразу почувствовали: народ другой. Другой — по сравнению со всеми прежними. Сегодняшний — пришёл слушать. Никто из замеченных больных к ним не потянулся. Наличие женщин среди учеников тревожный интерес к Учителю заметно подогрело…

Поднявшихся обступили полукольцом. Кого здесь только не было! Прямо напротив Учителя стоял старый трогательный законник из Вифсаиды. За ним, поглубже — стайка фарисеев, по большей части молодых. Множество рыбаков, с удивлением узнававших своих давних братьев по промыслу. Немало женщин с подростками. Земледелы из разных мест. Строители-каменщики из Тивериады, среди них, похоже, даже несколько греков. Слева, чуть в глубине, был заметен рослый нищий с болезненно искривленными ногами, опирающийся грудью на костыль. Как дошёл?… Совсем справа, так, чтобы не загораживали, полулежал спиной к камню молодой обездвиженный, принесённый четырьмя друзьями, сомкнутыми в ряд за его подстилкой…

Учитель мгновенно обвёл взглядом толпу, потом довольно долго молча стоял, опустив голову. И вдруг как вспыхнул:

— Сегодня Царство Божие среди вас!

…Его слова поразили учеников больше, чем слушающих Учителя впервые. Он говорил о Царстве как о радости. О величайшей радости, но и обо всех трудностях пути. О благой нищете ради Духа. О бесстрашной кротости. О свободе от себя. О возможности любви к врагам. Он перемежал разговор обратными примерами из жизни, настолько наглядными, что из забывшей обо всём толпы то и дело доносилось «про меня!», «точно про меня!».

Вдруг слева кто-то завопил:

— Когда?! Когда?!

Стоявшие спереди обернулись. Кривоногий нищий держал в левой руке костыль и смотрел на свои прямые ноги.

— Когда?!

Учитель не повернул головы, и, как только всё стихло, продолжил.

Из дальних рядов время от времени вырывались характерные вопли. Начинающие бесогоны сразу поняли, что это значит, и поглядывали на своего Рабби с трепетом. Он будто ничего не видел, и говорил, не давая народу отвлечься.

Последний — крик испуга — раздался совсем справа, от друзей парализованного. Заслушавшись, они ушли от лежащего чуть вперёд, а тот, не сводя глаз с Учителя, просто подошёл к ним сзади.

Учитель и тут не глянул и не прервался, но через какое-то время попросил Петра принести воды. Спустившись к лодке, Пётр нашёл чашу, зачерпнул и… поймал себя на том, что слышит каждое слово: негромкая речь доносилась так, как будто Говорящий стоял в двух шагах.

Отпив, Учитель попросил всех сесть, а сам, против всякого приличия, продолжил говорить, стоя один.

…За весь день не было сказано ни одной притчи.

…Куда делось время — непонятно.

Наконец, Учитель оглянулся и сел: солнце за спиной уже посматривало на лёгкие облака по горизонту — за какое бы скрыться. Подозвал притихших «детей». Указал им на народ, который и не думал расходиться.

— В Царстве Божием могут быть голодные?

— ??

— Тогда дайте им есть.

— Рабби! Сам сказал — «ничего не берите!». Да хоть бы и взяли…

— Совсем ничего нет?

Вспоминающим своё недавнее хвастовство, им и самим очень хотелось что-то сделать. Но как?

— До Вифсаиды и обратно — час по воде… — подумал вслух Иаков Зеведеев.

— Да будь у нас хоть двести драхм — к ночи хлеба и по домам не наберёшь столько, — мрачно отозвался Иуда.

— У нас правда совсем ничего нет? — спросил Учитель у собравшихся в грустный кружок и весело посмотрел на Марфу. Та вздохнула и, усмехнувшись, опустила голову.

— Неси быстро! А вы рассадите всех грядками.

— Как ?!

— Грядками-грядками! В десять грядок — пять справа, пять слева. Проход посередине — два шага, и между грядками — два шага.

…Живой огород ещё высаживался, когда Марфа принесла из лодки небольшой, видавший виды кожаный мешок — хранилище еды, которую Пётр и Андрей со товарищи обычно брали на одну ловлю.

Когда все расселись, Учитель встал, и, взяв мешок за дно, у всех на глазах вытряхнул содержимое на траву: пять больших лепёшек и две сухие солёные рыбёшки в ладошку. Забытая в мешке, местная рыбацкая солонка ощутимо добавила хлебу родной запах. Затем Учитель поднял первую лепёшку, взял в две руки, улыбнулся и — переломил пополам. Так же разломил и остальные. Призвал учениц:

— Раздайте не спеша, по очереди, каждому крайнему в проходе.

…Первым в ближайшей левой оказался старый вифсаидский законоучитель. Он отщипнул кусочек, остальное тут же передал соседу. Потом сам достал маленькую лепешку и обошёлся с ней точно так же. Сосед, получивший уже две начатых, не задумываясь, сделал то же самое, добавив третью. По мере раздачи и на других грядках пошло в том же духе. Присевшие было ученики встали как один, не сводя глаз с невиданной трапезы.

Их Рабби сидел, обхватив колени, и смотрел вниз, на траву.

…Прямо перед Петром, поблизости от вифсаидского старца, ёжились знакомые рыбаки — два брата из Магдалы, так и не признавшие в одной из улыбчивых учениц свою бешеную землячку. Поняв, что происходит, они просто передали дальше весь хлеб, чуть-чуть отломив от последнего куска, и сидели помрачневшие. Первый — будто с досады — хлопнул себя правой рукой по поясу… и с удивлением поднял голову. Потрогал где шлёпнул, посмотрел на брата и извлёк лепёшку. Тот обыскал себя и тоже обнаружил лепёшку. Оба стали что-то выяснять, разглядывали хлеб, тыча пальцами, наконец, отломив по крошке, радостно отправили его вдогонку. Но выяснение не кончилось. Пётр смотрел-смотрел — подошёл и присел на корточки.

— Не поверишь! Вечером в Капернауме последнее подъели. Ещё думали, как день проходим. Хлеб? Да точно, наш. Свой очаг знаем.

Пётр встал. Левее, человек через десять, уже с троими происходило что-то подобное, только выяснение было бурным, и соседи привлекались в свидетели.

Оглядевшись, он увидал, что по всему весёлому огороду замешательство возникало и разрешалось то тут, то там — по пять-шесть на каждой грядке. На ближайшую правую уже пошли разбираться Иуда и Фома.

А на левой хлеб, наконец, дошел до крайнего. Это был исцелённый нищий, который давно его ждал, положив перед собой чёрствую половинку из-за пазухи. На неё и вокруг он сложил горкой всё, что пришло, оглянулся назад, обнаружил, что у них пока пусто, и быстро передал туда сколько-то кусков. Остальные по одному начал резво отправлять обратно.

Вскоре все грядки бойко обменивались хлебом, и перекрёстное угощение стало разрастаться шумом и знакомствами.

Иуда присел перед Учителем, который всё так же сидел, глядя вниз.

— Рабби! Что это?…

— Ничего нового, — слегка пожав плечами, отозвался Учитель. — У хотящего поделиться — должно найтись…

— Рабби!

Учитель поднял глаза, ответил, как обычно, своим приветливым коротким смехом, и кивнул на проход:

— Смотри туда!

Вифсаидский старик что-то властно разъяснял окружающим. Рядом перестали есть, вскоре остановилась и вся трапеза. Старый законник встал и подошёл к Учителю, который заранее поднялся навстречу.

— Рабби! Мы скоро будем дома, а у вас ещё много дорог. Скажи своим — пусть найдут во что собрать.

Светящийся огород стал подтягиваться к Насадившему. Андрей слетал к лодке и принёс пару трудовых корзин с ручками, насмерть пропахших рыбой, но чистых и сухих. Корзины исчезли в толпе и через какое-то время вернулись полными. Причём в одной куски были побольше, в другой — совсем мелкие. Обе были поставлены перед Учителем, с большими — под левую руку, с мелкими — под правую. Рабби строго глянул на своих «птенцов»:

— Что смотрите голодными глазами?! Каждому в обе руки набрать быстро! — рассмеялся и сам прихватил из правой горелый ломтик. Как только все шестнадцать запаслись, легко поднял не похудевшую корзину один и внёс в толпу.

— Пустить по кругу, засветло вернуть пустой! — и, отдав корзину, весело подцепил ещё ломтик.

…Когда корзина вернулась, народ притих.

— Рабби! Скоро ли снова придёшь? — неожиданно громко спросил старик.

Учитель на мгновение опустил голову.

— Следующим летом. Они придут, — кивнул на учеников. Узнаете, чего ещё никто не знает в Израиле…

Вздохнул и выдохнул:

— Ша-лом! — обвёл глазами народ и, приобняв старика, первым пошёл вниз.

…Чайки улетели на закат. Солнце прощалось сквозь прозрачное облако. Народ не двинулся, пока лодка не отошла на глубину. Полная корзина возвышалась на самом носу, будто кто-то нёс её на ладони. Учитель с кормы смотрел поверх заката, удвоенного безупречно гладкой водой. Молчание странно совпадало с ритмом вёсел. Вдруг Магдалина спросила:

— Рабби! А я смогла бы как они?

— Попозже, — оставаясь сам в себе, и всё так же глядя поверх заката, тихо откликнулся Учитель…

— Расходиться очень не хотелось… — совсем по-детски пожаловался впервые смиренный юный Зеведеев.

— Ещё увидимся…