Чтобы уберечь сестёр от голливудского нашествия, монастырь я не назову. Всё остальное – без секретов.
Самое впечатляющее в этой обители – разнообразие дел, внутри разнообразия – культурное строительство, сконцентрированное, в частности, на фотографии.
Поэтому, когда в феврале 2006-го маэстро Таболину (С-Пб.) как давнего друга сёстры пригласили подлечиться (это они тоже могут), я узнал, что и меня ждут.
…Бросаю я фотографию как курильщик, только возвращаюсь, не затягиваясь. Слабый интерес, возникший в связи с приглашением – поснимать на пробу двух-трёх сестёр: в моём портретном опыте такого нет, а отпущенной недели на это тёмное дело должно было хватить. Знаю – игуменья в командировке, звоню нашей опекунше:
– Мать Анна, а можно мне портретную студию прихватить?
Ответ:
– Да-да! Матушка благословила.
Прозорливостью обычно страдают старцы. Как весёлая игуменья меня просчитала – загадка до сих пор.
Сретенье, вторник, 15 февраля, вечер. Когда под сводами архиерейских палат мать Анна увидела готовую студию, и последовал жизнерадостный вопрос: «Сестёр можно присылать?», я не упал только потому что сидел. Сестёр???
Распахнутую перспективу необходимо довести до полной ясности. За десять лет я ни разу не снимал в студии незнакомого человека. Даже с единичными заказчиками всегда было долгое предварительное общение. На приходских в храме, где труждаюсь сторожем, смотрел год-два, прежде чем попросить попозировать. С хорошо знакомыми на сеанс уходит часа два-три (с заказчиками – пять-шесть). Жизненно необходимый в студии контакт возникает, естественно, в результате долгих и очень откровенных разговоров. И всё это – во-вторых. А во-первых…
А во-первых, семью годами раньше я пропустил через себя высшую аскетическую литературу, и не абстрактно, а как самую родную: Исаак Сирин, Иоанн Лествичник, позже и частично – Макарий Великий и Авва Дорофей… Если всерьёз, то какие портреты? Душа монаха прикосновенна одному духовнику. По этой же причине – какие вопросы? Если в идеале монаха – безмолвие – какие разговоры вообще? Наконец, откуда у сестёр время? Они и по двору не ходят – летают: некогда! На моё замечание по этому поводу одна сестричка, из вежливости притормозив, ответила: «Это мы по-олзаем! Вот матушка вернется – будем летать!»
Нелепость ситуации растворилась вопросом к самому себе: что я сам в результате хотел бы видеть? Радость! – тотальный вывод всего моего церковного опыта.
…Четверо сестёр с любопытством поглядывали на зонтик с лампой. А я говорил: «Вспомним, вспомним, как через телетрансляции нас видит мир. Рождество, первая литургия в восстановленном храме Христа Спасителя. У всех рот должен быть до ушей! И… ни одного праздничного лица. Ни среди служащих, ни среди поющих, ни среди приглашённых. Поистине «из-за вас у язычников хулится имя Божие»! …Избави Бог нас от лицедейства, но если мы – Церковь, нам для радости достаточно вспомнить, кто мы».
Как вскоре выяснилось, сёстры это знали лучше меня, причём практически.
Мне это, однако, поначалу не помогло – свет и лицо на первом персонаже не встретились. Ситуацию я воспринял для себя как дрессировку смирения и смерть тщеславию, и без надежды продолжил.
…Никогда не привыкну к этому чуду – когда студийный свет вдруг гармонизирует лицо, раскрывая красоту Бога в человеке. Времени и усилий, благопотребных для такого «вдруг» - всегда по-разному. И… «сила Божия в немощи совершается» – на втором персонаже свет установился сразу и сам.
Минут через десять то же случилось и на третьем. Дымился я, снимая, или нет – не знаю, но всякий раз, как опускалась камера, сёстры настойчиво предлагали мне присесть. Маэстро Таболина, глядя на всё на это, тоже взялась за камеру. И… направила её в мою сторону. Похоже, лёгкое ощущение чуда передалось всем. Одной из сестёр – матери Матроне, ликом вполне дальневосточной – я заметил: «Как хорошо, что вы здесь именно сегодня: как раз Николаю Японскому празднуется…». Когда все с трудом просмеялись и чудо повторилось ещё раз, я, наконец, испугался…
На самом деле, два вопроса я сёстрам всё-таки осторожно задавал: «Сколько лет в монастыре?» и «Какие послушания?». На первый обычным ответом был «Двенадцать…» или «четырнадцать…» или больше. «Не иначе как с детского сада?» – «А все так говорят».
Следующий день был ровно таким же, и я понял, что влип года на два: сестёр много, летом нужно попробовать ещё и светлые облачения. …В ответ на моё воздыхание мать Анна без паузы спросила «Белые апостольники подойдут?». И все пошли по второму кругу.
…То, что я увидел, когда началось «белое на белом», в отрыв превзошло весь мой прошлый опыт и стало для меня непререкаемым призывом довести дело до конца. …Среда, четверг, пятница… В субботу вечером бес первый раз шевельнул во мне творческий азарт, и я сразу же понял: чудеса кончились. Так, естественно, и произошло. Но… тридцать четыре персонажа, и в белом, и в чёрном, не более чем за четыре часа на круг, из них двадцать девять – в окончательном варианте… Полное ощущение, что все мои предыдущие годы в студии были ради этих четырех дней. Из видимых тому причин могу назвать только ежедневное причастие, что обычно позволяю себе лишь на Страстной.
…Следующий – отчётно-съёмочный – визит к дорогим сестричкам был в июле, на Владимирскую. Потом ещё один – в октябре. Во второй и третий раз я чувствовал себя уже не как юная деревенская девочка, попавшая прислугой в профессорский дом, а как старая московская домработница – член семьи, наводящая блеск в квартире со всей строгостью. Число изображённых лиц убежало за пятьдесят.
…Две выставки и многие частные показы серии «Сёстры Радости» (обычно в самом сжатом наборе – 32 листа) обнаружили в ней сильнейший антидепрессант: настроение зрителя в процессе просмотра не поднималось – взлетало! Не шутя полагаю её возможное присутствие в каком-нибудь отдельном кабинете или вестибюле неврологической клиники.
…Глядящие на «Сестёр» мирскими глазами скажут: «Апологетика монашества!». Это правда лишь отчасти. А полная правда в том, что здесь – апологетика Христианства, которое без иночества миру сему невозможно. Да-да! «Царство Мое не от мира сего» и «Кто хочет идти за Мной – отвергнись себя…» 1600 лет христианствующая часть человечества в абсолютном своём большинстве это главное пытается объехать. Как сказано в другом месте, «результат на лице». Но у тех, кто не пытается – тоже результат на лице! Не верите? Смотрите!
Январь, 2007 год
Поклон и благодарность Матушке и всему её летучему интернационалу за заботу, мир и радость общения, и восхищённая память об их ежедневном подвиге.