«Советское фото», 1989, № 5
На фоне последних фотографических десятилетий это явление настолько яркое, что, кажется, способно перетряхнуть всю иерархию художественных фотографических ценностей. По существу его границы и природа не определены, есть лишь условное название: социальная художественная фотография.
К самому понятию «социальная фотография» еще придется вернуться, а пока — несколько строк ее короткой выставочной истории. Всесоюзная фотолюбительская выставка 1987 года на ВДНХ СССР была первой, где эта фотография заговорила в полный голос. Десятки отдельных (подчеркнем это) работ показали живого человека в его сложной, драматической жизни. Состоявшаяся в том же году выставка во всесоюзном Центре фотожурналистики оказалась своеобразной. Жюри решило любой ценой не пропускать пропагандистский «сироп», в результате чего лицо выставки спасли сильнейшие серии (подчеркнем и это), посвященные явлениям жизни, которые принято называть «негативными». Там же, в Центре, в апреле прошлого года более 200 работ показала известная казанская группа «Тасма». И наконец, «Россия — отчий дом» (Всероссийcкая любительская выставка в Астрахани 1988 года, около 500 работ) уже естественным образом сложилась почти сплошь из фотографий социальной направленности. После них московский «Зимний вернисаж» интересен тем, что, дав авторам свободное представительство (показывай, что сам считаешь важным), открывает возможности для широких сопоставлений. Но прежде — о реакции на социальную фотографию. Здесь все не так просто.
Отнесение ее исключительно к «негативу» со стороны тех, кто потратил всю жизнь на создание или прославление «позитива», говорящего о нашей жизни меньше, чем штукатурка стен о силовой конструкции здания, вполне закономерно. При деформации здания штукатурка, как известно, растрескивается первой. Интересно совсем другое. Однажды я наблюдал характерную реакцию пожилой уборщицы на фотографию, где две молодые женщины сидели за столом. Их вульгарная внешность и убранство стола не вызывали сомнений по поводу образа жизни. Но по обстановке в комнате и одежде они явно были обитательницами провинциального общежития, а не столичной «спецобслугой» интуристов. В их глазах сквозила черная тоска, и картина эта вызвала у меня острое сочувствие. Мне казалось, что мысль фотохудожника не может быть перетолкована. Тем не менее: «Зачем таких показывают?!» …Реакция, повторяю, характерная и примечательна тем, что идет со стороны представительницы того социального слоя, который ничего себе в жизни не стяжал и потому защищать должное лицо этой жизни никакого интереса не имеет. Увы, одна из причин такого подхода очевидна: десятилетиями «самое документальное искусство» отождествлялось с показухой, и фотография от нее не скоро отмоется. Для нас принципиально важно другое: зрителю, далекому от социального благополучия, как это ни парадоксально, чужое неблагополучие часто остается чужим. Если дело в зрителе — это предмет социальной психологии. Мы же должны искать причину в самой фотографии. Подумаем, чего не хватило в ней, и какими средствами подобные сюжеты могли бы завоевывать сердца зрителей.
Сам круг сюжетов пора уточнить. Если речь идет о социальной фотографии, то так или иначе она должна сюжетно затрагивать какие-то общественные проблемы, но выход на них может быть прямым, журналистским, как, скажем, репортаж из наркологического центра, а может быть и опосредованным, метафорическим — допустим, заклеенный объявлениями об обмене жилья фонарный столб. Из этого видно, что социальность не зависит от жанровой принадлежности фотографии. Здесь обнаруживаются два подхода. Задача журналистского репортажа, как правило, — дать конкретную информацию. Задача художественной фотографии — представить символ явления.
А теперь — самое главное. Просто назвать, обозначить негативное явление бесполезно: в этом фотография всегда будет проигрывать слову и отставать от телевидения. Мы обязаны вызвать сочувствие к человеку. Известному или безымянному, глядя на его след или на него самого, — лишь бы на фотографии его жизнь можно было прочесть. Прочесть? Но много ли добавит к нашим представлениям об алкогольной проблеме фотография пьяного? Но ведь можно изобразить валяющегося человека, а можно — поверженного. Разница в пластической характеристике. Если фотограф показал человека в состоянии старческого маразма, все, что я оттуда почерпну, — неизбежность биологического распада. Но если вместо убожества я увижу в старом крестьянском лице красоту ума и духа, которые десятилетиями растаптывались — тогда я думаю о социальной трагедии.
Итак, все решают пластические характеристики персонажей, иногда самые тонкие (например, направление взгляда). Именно феномен формы, как бы растворенной в самой натуре, определяет меру психологической глубины фотографии, которая в результате или потрясает зрителя, или оставляет его равнодушным. Разумеется, зритель должен научиться эту форму, как всякую другую, видеть. Но даже в той же сцене в общежитии, если бы чуть-чуть опустили головы персонажи снимка, их судьба, возможно, тронула бы и строгую уборщицу.
Еще сюжет: женщина косит. Подумаешь, невидаль в России! Но если автору удалось показать согнутую старческую спину — это крик вымирающей деревни, который не передашь никакими словами, как не перескажешь линию. Самая сложная форма — в жанре и в портрете, в пейзаже и натюрморте она легче управляема. Картину опустевшей деревни едва ли уместно давать в элегическом ключе. Но состояния природы — мрачного, тревожного, сообразного брошенному жилью, можно дождаться. Тот же столб с объявлениями, поставленный под веселое весеннее солнышко, никого не тронет. Но с задираемой ветром бахромой телефонных номеров, погруженный в неуютное серое пространство, даже сдержанному воображению скажет о чьей-то неустроенности.
Порой светопись способна на чудеса. Вспоминаю недавно виденные работы. Фрагмент местного хора на организованном, официальном сельском празднике в Молдавии (А. Васильев, Москва). Пятеро поющих на публику пожилых людей в пальто и телогрейках, каждый не знает, куда девать глаза, в глазах каждого — стыд! Композиция Г. Бодрова (Курск): толпа, человек в тридцать, внимающая пастырю. Провинциальная церковь. Такой концентрации одухотворенных лиц я, пожалуй, не встречал и в Большом зале Московской консерватории. Сколько людей — столько портретных характеристик, рассказали — не поверил бы. После этого некоторые цветовые церковные сюжеты «Вернисажа» воспринимаются как костюмированные фотоспектакли.
Невольное противопоставление сводится к двум словам: образ и информация, что в значительной мере является следствием двух подходов. Журналист выходит на конкретный сюжет через знание проблемы. Художник исходит из сюжета, пытаясь его до проблемы поднять. В печати наибольший интерес сегодня вызывает, пожалуй, фотосенсация да историческая фотография, на которую мы смотрим новыми глазами. Любая другая имеет право на выставочную жизнь не иначе как в образной интерпретации. Здесь у журналистов уже есть достижения, но на «Вернисаже» их не так много, как хотелось бы, и они тонут в информационной каше.
В любительской выставочной фотографии — по сути то же самое, ее предметом то и дело становятся незначащие частности. Тема, пластически не разработанная, остротою «не вывозит» и остается холодной информацией, «льдышкой»… От нее необходимо очищать и стенды залов, и страницы фотоизданий. Тогда деление на журналистов и художников на почве социальной фотографии отомрет само собой. И фотографию, которая говорит о проблемах общества, исходя из любви к человеку, можно будет называть просто — гуманистическая.
Георгий Колосов
Комментарий «СФ»
Итак, Георгий Колосов — за пластическую выразительность социальной фотографии. Он так и пишет: «Все решают пластические характеристики». И когда они, эти характеристики, все решат, тогда, по мнению автора, деление на журналистов и художников на почве социальной фотографии «отомрет само собой». Фоторепортер, надолго отлученный от своего прямого дела — событийной информации, приобретает вкус к ней. Но и «пластика» не чужда ему. Хотя бы потому, что «пластическое украшательство» всячески приветствовалось во времена недавние. Оно выручало: красивая неправда выглядела вполне пристойно. Сегодня время пластической правды.
Признаем, что фотолюбители и фотохудожники то и дело преподают «профи» урок. Многие из них и раньше работали и честно, и… пластично. Теперь, судя по всему, наступает время альянса журналистов и фотолюбителей. Прежде всего в социальной фотографии.
Давайте поразмышляем над этим интересным процессом…